Пурга - Страница 126

126

Орудия смолкли. Над скованной землей несколько мгновений постояла переливчатая тишина. Из передних окопов покатилось дружное, громкораскатное ур-р-ра. Земля проросла серыми ростками пехотинцев. За первыми всходами появились другие. Холмистая Среднерусская равнина отдала себя во власть бегущих защитников. За спинами остались насиженные окопы. С Куцейкина мигом слетела сонливость, улетучилась оторопь. Хайластый клич одноротников торопил вперед. Рябоватый безусый боец в пылу наступления задевал бок староверца отомкнутым штыком. Пришлось отшатнуться вправо, обогнать хиленького рядового. Каска с его головы съезжала набок. Выравнивал и подтягивал дрожащими пальцами непослушный ремешок.

Впереди с обоих флангов вспарывали землю наши танки. Завиднелись силуэты вражеских бронированных машин. В дымной пелене замаячили пятна мотоциклов: из некоторых пулеметчики открыли по нашим бойцам секущий огонь.

Земля терпеливо сносила взрывы снарядов, мин, взметывалась уродливыми фонтанами.

В глубину ушных раковин Куцейкину нашептывали свыше: доверься моей воле… пройди сквозь вражий строй, аки через сухостойник на болоте… Кругом ложило наземь одноротников. В бегущих рядах образовывалась заметная брешь.

Недавно выбежали из окопов разорванными звеньями длинной цепи. По мере наступления солдат невольно сливало в кучки: включалась в действие магнитная сила притяжения, спайки, взаимовыручки. Стремились почерпнуть друг в друге обменный заряд мужества, отваги, уверенности в благополучном исходе сражения.

Танки били прямой наводкой. Беспощадная дуэль была особенно захватывающей на левом фланге. Онуфрий видел: наш горящий танк повернул на скопление фашистов, произвел заметную прогалину. На полной скорости гонялся и давил врага до тех пор, пока объемное пламя не охватило всю броню и не раздался глухой взрыв.

Подвиг танкистов заставил содрогнуться сердце. Огонь взрыва ослепил дотоле не виденным ярчайшим светом. Мгновенно оборвались чьи-то геройские жизни… за свой народ, за землю, за Москву… за далекий скит в заснеженном Понарымье.

Падали пехотинцы, подкошенные пулями, осколками и судьбой. Куцейкин не зря расслышал глас небесный: заговоренный от вражьего металла и огня продолжал бежать, приглядываться к спешащему навстречу врагу. В неразберихе боя велась беспрерывная стрельба, взрывались гранаты. Впереди разгорались ярые рукопашные схватки.

Мотострелки поливали из пулеметов шквальным огнем. Припав для устойчивости на правое колено, Онуфрий выцелил водителя мотоцикла. Винтовочная мушка прыгала, не желая сливаться с прорезью прицела. Сделав глубокий успокаивающий вдох, медленно выпустил горячий воздух.

Мотоциклет прыгал по исполосованной танками земле. Дюжий широкогрудый фашист лихо вел низкопузую машину. Куцейкин ловил на мушку грудь. Представил на миг: целится под лопатку матерого лося – и медленно нажал на спуск. Зверь сник. Несколько секунд мотоцикл удерживался бессознательной силой. Грузная фигура водителя свалилась влево. Колесо коляски, утратив прямизну пути, повисло в воздухе. Вращалось по инерции, сбрасывая с шины куски грязи. Стрелок пытался вернуть машине боевое положение. Вторая, такая же уверенная пуля Онуфрия вмиг уложила пулеметчика.

«Осподи, прости согрешения невольные…» – бормотал вгорячах боец, вытаскивая из подсумка свежий патрон. За пазухой в тепле хранилась закованная в цепь двуперстница. Старовер приписал свою первую удачу боярыне и гласу, долетевшему с небес.

Пехотинцы мигом завладели трофеем, превратив в свою огневую точку: безотказный пулемет щедро валил набегающего врага.

После выигранного боя рота недосчиталась многих. Проходя мимо мертвецов, Куцейкин крестился, шептал обрывки молитв. Недавно опрятная холмистая равнина была завалена грудой раскореженной техники, покрыта трупами, касками, осколками, гильзами, щепой от разнесенных взрывами повозок. Всматриваясь в лица убитых фашистов, солдат с Пельсы не мог найти в них особых отличительных черт. Другая форма. Другие каски. Другое оружие. Вот и все. Скрюченными, распластанными, изуродованными лежали простые смертные простой безгрешной земли. Грехи творили люди. Земля сносила пытки и муки. Она сейчас переживала трагедию битвы, видела самое постыдное человеческое падение.

Староверец вопрошал небеса, посылал туда неистовые слова покаяния: «Осподи, зачем завлек меня в ад – в дикое мерзкое побоище? В чем вина моя? Никогда не был твоим ослушником. Никогда не примыкал к стану неверушей… Готов принять любую кару, вымолить прощение за принудительный грех. Творю невольное злодейство по указу новоявленного насильника Иосифа… Прости меня, осподи, прости ради войны, падшей на русскую землю…»

От подбитого танка со свастикой несло текучим теплом и смрадом. Из распахнутого люка обгоревшими головешками торчали руки. Левую гусеницу разворотило снарядом. Валялись по сторонам покрытые копотью траки. Онуфрий пристально смотрел на странный клюкообразный знак. Оплавленная краска делала крест еще более непонятным и безобразным.

Заметили меткое попадание Куцейкина в пулеметчика и водителя мотоциклета. Удачно захваченный трофей уложил на русской равнине много врагов. Командир роты похвалил снайпера.

– Грех большой на душу принял, – ответил на благодарность солдат. – Мне ведь только сохатых и медведей мертвить приходилось. Крупнее зверя не знал.

– Греши и дальше отлично, – разрешил командир. – Этих зверей на твою душеньку еще хватит. Все наши большие и малые грехи победа подчистую спишет.

126